Есть такая книга «Воспоминания биржевого спекулянта» очень интересная книга про жизнь одного трейдера, что то вроде биографии.

В ней рассказывается история про торгового представителя с которым герою книги пришлось встретится, тот торгаш был как говорится 80того левела, очень искусный торгаш.

Думаю эта вырезка будет интересной

Как раз в тот период мне бы следовало быть настороже, потому что незадолго перед тем я пережил опыт, показавший, насколько легко уговорить человека сделать что-то, с чем он не согласен и чему даже противится. Это случилось в конторе Хардинга. Там у меня был своего рода частный офис: мне выделили отдельную комнату, в которую без моего согласия или приглашения никто не заходил в рабочее время, то есть пока были открыты рынки. Я не хотел, чтобы меня тревожили, а поскольку я вел торговлю с большим размахом и мой счет был очень прибыльным, охраняли мой покой на совесть.
Как-то, когда рынок уже закрылся, я услышал чей-то голос:
— Добрый вечер, мистер Ливингстон.
Я обернулся и увидел незнакомца в возрасте тридцати или тридцати пяти лет. Было непонятно, как он здесь очутился, но он был здесь. Я решил, что его привело ко мне какое-то дело. Я молча смотрел на него, и после недолгого молчания он произнес:
— Я заглянул к вам по поводу вот этого Вальтера Скотта, — и тут его понесло.
Он был книжным агентом. Нельзя сказать, чтобы он был уж очень внешне привлекательным или как-нибудь особо красноречивым. Да и манеры его были не лучшего образца. Но это была личность! Он говорил и говорил, и мне казалось, что я его слушаю. Но я не помню, что же он мне наговорил. Думаю, что, даже слушая его, я этого тогда не понял. Когда он закончил свой монолог, он протянул мне авторучку и договор, который я и подписал. Это была подписка на собрание сочинений Вальтера Скотта ценой в пятьсот долларов.
Стоило мне подписать, как я пришел в себя. Но он уже спрятал договор в карман. Мне не были нужны книги. У меня не было для них места. Мне нечего было с ними делать. Мне даже некому было их отдать. Но я согласился купить их за пятьсот долларов.
Я настолько привык к денежным потерям, что об этой стороне ошибки всегда думаю в последнюю очередь. Главное всегда сама игра, причина. Прежде всего меня интересуют мои собственные недостатки и стереотипы мышления. Причина этого в том, что я не хочу повторять свои ошибки дважды. Мужчина может прощать себе собственные ошибки, только если они ведут к последующей выгоде.
Что ж, допустив ошибку на пятьсот долларов но так пока и не поняв, как это я вляпался, я просто смотрел на него, чтобы для начала составить себе о нем какое-то представление. Пусть меня повесят, если он не улыбнулся мне в ответ — понимающей слабой полуулыбкой. Казалось, что он читает мои мысли. Каким-то образом я понимал, что мне не нужно ему ничего объяснять; он все понимал и сам. Поэтому безо всяких объяснений и вступительных фраз я спросил:
— Сколько комиссионных вы получите за эту подписку на пятьсот долларов? Он покачал головой и ответил:
— Простите! Я не могу так поступить.
— Сколько вы получите? — настаивал я.
— Треть. Но я на это не пойду! — ответил он.
— Треть от пятисот — это сто шестьдесят шесть долларов и шестьдесят шесть центов. Я дам вам двести долларов наличными, если вы вернете мне эту подписку. — И в доказательство я вытащил бумажник и показал деньги.
— Я ведь сказал уже, что не могу так поступить, — не уступал он.
— Все клиенты предлагают вам то же, что и я? — заинтересовался я.
— Нет, не все.
— Тогда почему вы сразу поняли, что я хочу предложить вам именно это? — Это у вас профессиональное качество. Вы блестяще умеете проигрывать, и именно поэтому вы первоклассный делец. Я очень обязан вам, но на это я не пойду
— Но объясните мне, почему вы не хотите получить больше, чем принесут вам комиссионные?
— Дело не совсем в этом, — был ответ. — Я работаю не только за комиссионные.
— А за что же тогда?
— Ради комиссионных и ради достижений, — услышал я малопонятный ответ.
— Каких достижений?
— Моих личных.
— А к чему вы стремитесь?
— Вы работаете только ради денег? — спросил он меня.
— Конечно.
— Нет, — он помотал головой. — Это не так. Для вас это было бы слишком скучно. Не может быть, чтобы вы работали только ради того, чтобы добавить еще денег на свой банковский счет, и я не поверю, что вас привела на Уолл-стрит любовь к легким деньгам. Для вас в этом должен быть еще какой-то интерес. Все ведь везде одинаково.
Я не стал с ним спорить, но заинтересовался:
— А что движет вами?
— Ну, — он пожал плечами, — у каждого свое слабое место.
— А в чем ваша слабость?
— Тщеславие, — не задумываясь ни на миг ответил он.
— Что ж, — сказал я. — Вам удалось заполучить мою подпись. Теперь я хотел бы снять ее, и я плачу вам двести долларов за десятиминутную работу. Разве этого мало для вашей гордости?
— Да нет, дело не в этом, — услышал я. — Видите ли, все остальные у нас месяцами обрабатывали Уолл-стрит и не могли покрыть собственные расходы. Они говорят, что неверно выбраны товар и территория. Поэтому контора послала меня, чтобы доказать им, что дело в том, какие они продавцы, а не в книгах и не в районе. Все остальные получали двадцать пять процентов комиссионных. Я перед этим был в Кливленде и за две недели продал восемьдесят два комплекта. Здесь я хочу продавать книги не только тем, кто не покупает у других агентов, но и людям, до которых даже нельзя добраться, чтобы предложить им книги. Вот почему они отдают мне 33 1/3 процента.
— Я так и не понял, как вы умудрились продать мне эти книги.
— А почему бы нет? — рассудительно возразил он. — Я ведь продал комплект даже Дж. П. Моргану.
— Этого не было, — возмутился я.
Его моя реакция не обидела. Он просто повторил:
— Честно, он у меня купил!
— Комплект сочинений Вальтера Скотта Дж. П. Моргану, у которого наверняка есть не только лучшие издания, но, очень возможно, и рукописи некоторых романов?
— А вот посмотрите-ка на его подпись, — и он тут же показал мне договор о подписке, украшенный личной подписью Моргана. Может быть, подпись была и поддельной, но в тот момент мне даже в голову не пришло это заподозрить. Да к тому же, разве у него не было в кармане моей подписи?
Меня одолевало любопытство, так что я спросил:
— Как вам удалось обойти его библиотекаря?
— Я не говорил ни с какими библиотекарями. Я говорил лично со стариканом. В его собственном кабинете.
— Это уж слишком! — возмутился я. Все знали, что проникнуть в частный кабинет мистера Моргана было труднее, чем пронести громко тикающую адскую машину в Белый дом.
Но он настаивал: «Говорил лично!»
— Да как же вы проникли в его кабинет?!
— А как я проник в ваш? — парировал он.
— Вот этого я не знаю. Расскажите-ка, — заинтересовался я.
— Что к Моргану, что к вам — это все одно и то же. Я просто поговорил с человеком на входе, которого там поставили, чтобы как раз меня и не пропускать. И я уговорил мистера Моргана подписать точно так же, как уговорил и вас. Вы ведь не подписывали договор на покупку книг. Вы просто взяли из моей руки авторучку и сделали с ней то, о чем вас попросил. Никакой разницы. Точно как и с вами.
— А это действительно подпись Моргана? — Мой скептицизм проснулся с задержкой на три минуты.
— Конечно! Он научился писать свое имя еще в детстве.
— И все вот так просто?
— Никаких других хитростей, — он опять улыбался. — Я точно знаю, что именно я делаю. Других секретов здесь нет. Я очень благодарен вам. Всего доброго, мистер Ливингстон, — и он повернулся, чтобы уйти.
— Погодите-ка, — задержал я его. — Я обещал вам двести долларов, и вот разница, — и я протянул ему тридцать пять долларов.
Он покачал головой:
— Нет, этого я не могу. Но я могу сделать вот что! — Он достал из кармана договор, разорвал его пополам и протянул мне.
Я отсчитал двести долларов и протянул ему, но он опять отрицательно покачал головой.
— Разве вы не это имели в виду? — изумился я.
— Нет.
— Тогда зачем же порвали договор?
— Потому что вы не стали скулить, а приняли все так, как принял бы и я, будь я на вашем месте.
— Но я добровольно предлагаю вам двести долларов! — Я знаю, но деньги — это еще не все.
Что-то в его голосе заставило меня сказать:
— Вы правы, это не все. А теперь скажите-ка, что вы хотите, чтобы я для вас сделал?
— Вы всегда быстро реагируете, верно? — ответил он. — Вы на самом деле хотите что-нибудь сделать для меня?
— Да, — подтвердил я. — Хочу. Но я сделаю это в зависимости от того, что у вас на уме.
— Проведите меня в контору мистера Эда Хардинга и попросите его уделить мне ровно три минуты. А потом оставьте нас наедине.
Я отрицательно покачал головой:
— Он мой хороший друг.
— Ему пятьдесят лет, и он биржевой бpокер, — возразил продавец книг.
Это было совершенно справедливое возражение, так что пришлось взять его с собой в контору Эда. Больше я никогда ни от кого об этом продавце книг не слышал. Но как-то вечером через несколько недель, когда я садился в метро на Шестой авеню, линия L, он оказался в том же вагоне. Приветствуя меня, он вежливо приподнял шляпу, и я кивнул в ответ. Он пересел ко мне и заговорил:
— Как ваши дела, мистер Ливингстон? Как дела у мистера Хардинга?
— С ним все в порядке. Почему вы спрашиваете? — Я чувствовал, что ему хочется мне что-то рассказать.
— В тот день, когда вы взяли меня в eго контору, я продал ему книг на две тысячи долларов.
— Он мне ни словом об этом не обмолвился, — искренне изумился я.
— Нет, конечно. Такого рода люди не говорят об этом.
— Какого рода люди и о чем не говорят?
— Ну, те, кто никогда не ошибается, потому что это портит репутацию. Такие всегда знают, чего они хотят, и никто не может их разубедить. Именно они платят за образование моих детей и поддерживают мою жену в хорошем настроении. Вы мне сделали хороший подарок, мистер Ливингстон. Я рассчитывал на это, когда отказался от двухсот долларов, которые вы так настойчиво пытались мне вручить.
— А если бы мистер Хардинг не подписал с вами договор?
— Но я знал, что он подпишет. Я выяснил, что он за человек. Это был верняк.
— Понятно. Ну а если бы он не купил ни одной книги? — настаивал я.
— Тогда я вернулся бы к вам и что-нибудь вам продал. Всего доброго, мистер Ливингстон. Я хочу сейчас повидаться с мэром. — Мы подъезжали к станции «Парк-плейс», и он собрался выходить.
— Надеюсь, вы продадите ему десять комплектов. — Тогда нашим мэром был демократ.
— Я тоже республиканец, — откликнулся он и вышел, очень неторопливо, расслабленно, уверенный, что поезд подождет. И ведь подождал.